Ночь перед Битвой

Автор - Трефилов Дмитрий

Обними меня...
Мне кажется или действительно похолодало?
Озноб по коже...
Как-то необычно для этого времени года.
Я весь дрожу так холодно, а ты?
Как странно.
Как будто Красс призвал в союзники богов с их колдовством... с него не заржавеет.
А, может быть, мне страшно, а? Мне страшно?
Неужто испугался?
Да...
Ты что, Олимпия, ты что разволновалась?
Увидела, как поедает паника бесстрашного героя?
Ну, успокойся, слышишь? Иди ко мне.
Сейчас пройдет, я знаю.
Мне, просто, нужно немного побояться.
Поставлено...
... на карту слишком много.

* * *

Когда-то, уже так давно, что и забыл когда, я был свободным. Действительно свободным, взаправду, не то, что теперь. Сегодня мы, лишь, уверяем друг друга в том, что добыли ее в сражениях, в том, что вернули себе принадлежащее по праву, но, увы, увы, это лишь миф. Враги нас обложили со всех сторон. Скажи, чем мы владеем на этот час? - свободою движенья узника по клетке, вот и все. Хотя, ты знаешь, наверно, и тогда все было так же. Вот только клетка шире, а эмоции светлей. Беда, казалось, далеко, а Риму до нас нет дела.

К несчастью, изменилось это очень быстро.

Когда проводишь в рабстве слишком долго, воспоминания из памяти стираются бесследно. Ты начинаешь забывать, как звали друзей, какой вкус у винограда и даже чем пахнут волосы любимой девушки. Это правильно, поверь мне, так и надо. Они являются безумством, пыткой и непозволительной роскошью для раба, способной угробить быстрее, чем жар пустынь и пыль на рудниках. Их надо гнать немедленно. Но знание, ЗНАНИЕ: «Так было», вот его оставь.

Его оставил я, оно меня питало и наполняло жизненною силой все эти годы. Я не раб! Я был рожден свободным человеком. Без ограничений, наложенных цепями, без неусыпного надзора отовсюду. С наивной убежденностью, что жизнь, как мама: приветлива, заботлива, нежна. Я был рожден свободным человеком. И если я когда-то был таким, то быть таким смогу стать снова! Я НЕ РАБ!

В те годы на рудниках передо мной маячила мечта: «Я снова могу стать свободным!». Она, словно живая картина, ежеминутно стояла перед глазами. В ней иногда я был с друзьями; пил вино и предавался праздным разговорам. Когда-то с женщиной наедине; прекрасной, черноволосой красавицей, как ты. В другое время работал по хозяйству: чинил крышу или укреплял виноградник. Коля руду, или, таская камни, я видел не руду, не камни, не скалы в трещинах, а милые улыбки ребятишек. Их радостные лица, да выпачканные в азартных играх ладони. Это были мои дети, Олимпия, мои!

Вокруг десятками на землю падали бездыханные люди. Один, двенадцать, двадцать рудокопов в день досрочно расставались жизнью. Тела их уносили прочь надсмотрщики в ту же минуту. Но души, слышишь, Олимпия, их души демон смерти уносил гораздо раньше! Гораздо раньше. Я сотни раз видел этот момент: в разум вторгалось знание: «Ничто уже не изменить», глаза тухли одновременно с надеждой и тогда… именно тогда. Много раз, пытаясь предотвратить...

Мои друзья десятками сохли от обреченности, а я, пытаясь объяснить им, что надо верить в будущее, натыкался... На непонимание? Нет. Все было понятно: живи с надеждой и мечтой и проживешь намного дольше. Тут все понятно. Но в этом и загвоздка. Жить в рабстве? - именно от этого, ОТ ЭТОГО они и бежали. ЖИТЬ В РАБСТВЕ ДОЛГО.

Однажды, помню, беседовал с одним из земляков. Мы не были знакомы до плененья, но его деревня находилась совсем недалеко от моей. Так что я сразу начал относиться к нему по-братски: делился похлебкой, помогал нести тяжелые булыжники, занимал самые удобные места в бараках для ночлега. Но все напрасно, его взгляд серел и ежедневно растворялся где-то в глубине черепа, дыхание становилось поверхностным и незаметным - он умирал. Каждый вечер я заводил с ним оживленные беседы о том, как мы когда-нибудь вернемся в родные земли, поженимся, будем ходить друг к другу в гости, а он пытался рассказать, какое вкусное вино делал его отец. Так проходили ночи. И та, последняя ночь прошла так же. А на утро, лишь только стражники вывели нас на работы, он оглянулся, сказал: «прости» и… бросился бежать. Это была жалкая попытка к бегству, им даже не было продумано направление побега! Просто дернулся и… налетел на цепи римлян. В тот момент, когда стало ясно, что мимо не прорваться, длинное копье надсмотрщика пробило ему грудь.

Упав на острые камни, тело, заливаемое кровью, еще некоторое время извивалось в агонии, затем замерло в неестественной позе. А я стоял и смотрел, смотрел, СМОТРЕЛ на это и не мог поверить в то, что вижу!

Из забытья меня вывел удар кнута, и я поплелся на работу.

В тот день мной было передумано много. Очень много, пожалуй, больше, чем за годы рабства до этого. Я вспоминал, анализировал, беседовал с собой. Утверждал, возражал, делился мнением. Жаловался, жалел, кричал и все прощал, не прекращая диалог ни на минуту за все время работы. Беседы продолжились и после отбоя.

К рассвету, знаешь, до чего я додумался? Нет никакой принципиальной разницы между мной и теми, кто медленно умирал, пытаясь забыться в воспоминаниях. Никакой разницы! Просто, они жили там, в прошлом, а я предпочел будущее. Для нас для всех настоящее умерло. Мы умерли в настоящем, Олимпия!

Утро встретило меня обновленным, твердо решившим жить в настоящем ради будущего, а не наоборот. С этого дня, ежедневно вставая раньше солнца, я стал разминать свои мышцы, мозги и чувства. Приучая себя думать, а не фантазировать и именно этим воспитывать в себе человека. Сонная стража стояла вдалеке, стукачи слишком крепко спали; мне никто не мешал. Я подготавливался к жизни. К реальной жизни. Настраиваясь на день вопросами: «Что сегодня, Спартак, ты можешь сделать, чтоб стать более сильным, более ловким и подготовленным? Что нужно изменить в себе, а что закрепить? Как можно еще порадоваться жизни?». Отвечая на них, ПРОСЫПАЛСЯ и делал так.

Вскоре мой день стал насыщенным и разнообразным. Ты представляешь себе, Олимпия, насыщенный и разнообразный день раба на рудниках? Вот именно. Но я его нашел. Однажды, например, мне пришло в голову, что глупо таскать камни просто так. Это утомительно для меня, бесполезно и неинтересно. Но можно подгибать ноги и тогда начинают укрепляться мышцы бедра. Можно менять походку: ритм, ширину шагов, постановку ступни – и тогда приобретается подвижность. Проходя мимо стражников, очень интересно изучать их строй, наблюдать за сменой караулов, учиться держать оружие и управляться с дисциплиной. Камни можно слегка вытягивать вперед – укрепляются руки, причем, под разными углами напрягаются разные их части. Если же, прижать валун к груди, а локти подогнуть под него, экономится сила, столь нужная для других занятий.

Вечером в бараке я выбирал места для отдыха рядом с бывшими философами и военачальниками. Расспрашивал их обо всем, спорил, учился, запоминал. Наблюдал за тем, как они думают, как говорят, о чем мечтают. И даже ночью, в полудремоте, ловил обрывки фраз, произнесенных ими во сне.

Если бы кто-то из стражников заметил мои увлеченья, вороний корм – вот все мое будущее. Но я скрывал, притворялся и даже в этом находил повод для саморазвития. Мои эмоции и мысли уже вскоре никто не мог прочитать ни на лице, ни в глазах.

Так и прошло несколько лет. Люди, прибывшие со мной в лагерь когда-то, давно отправились в страну теней, а я все креп, умнел и здоровел. Такое, безусловно, скрыть уже было сложнее. Ко мне начали присматриваться и стражники и стукачи. Беды б не миновать, но вдруг произошло событие, мной ожидаемое многие годы: к нам прибыл римлянин, человек, набирающий рабов в школу гладиаторов.

Нетрудно догадаться, что в дюжине самых сильных мужчин, отобранных им, был я.

Оставшиеся в лагере провожали нас со слезами. Еще бы, теперь, по их мнению, нас вместо более-менее быстрой смерти могло ждать тяжкое увечье и долгое страдание калеки. Ужасная судьба! Что ж, может быть и так. Но я, Олимпия, я торжествовал. Сбылась моя мечта! – теперь можно учиться быть сильным, не скрываясь ни от кого! И более того, вокруг будут люди крепкие духом и телом. Мне не нужно никого переделывать, они собраны самой судьбой со всей империи, будто нарочно для меня! Прекрасно!

Следующий период мне помнится отчетливо. Вкладывая себя всего в тренировки, я уже через несколько месяцев стал лучшим бойцом в школе. Искусно и уверенно владея мечом, копьем и многими другими видами оружия, выбился в любимцы хозяина. Меня начали беречь и в смертельных боях выставлять очень редко, приберегая для великих гостей. Ловя каждую фразу учителей, поедая глазами их движения, позы и даже взгляд, я польстил им; они начали уделять мне еще больше внимания и, в конце концов, полюбили.

Не замкнувшись на себе, я все знания, умения и личный опыт с удовольствием передавал другим, обучая искусству выживать тех, кто стремился к этому. Как результат появились друзья и авторитет, пользуясь которыми, было легко влиять на жизнь в школе. Ощущение малейших колебаний в настроениях и мыслях бойцов, в их чувствах и планах давало ни много, ни мало - власть. Посеял сомнение здесь, помог очнуться там, укрепил решение еще где-то; поле засеяно. Все, что осталось – ждать урожая, потому что ПЛАН сбора у меня уже был.

Это произошло внезапно: взрыв негодования, агрессия, атака. Никто не смог вспомнить потом, с чего именно началось, но в один момент одноглазый эфиоп, чем-то раздраженный, кинулся на стражника, отобрал меч и перерезал горло ему и двум ближайшим римлянам. Через краткий миг четыре копья уже торчали в его теле, но поздно – пошла волна. Гладиаторы, как будто ждали этого: восстание стремительным пожаром охватило школу: тренировочная площадка, кухня, резня в коридорах, столкновение у ворот, - а затем и город. Жажда мести, накопленная за долгое время, вырвалась мгновенно, и, как часто бывает, беспорядочно разбрызгалась в мелкие поступки. Групповые и одиночные нападения, грабежи, поджоги, убийства виновных и безвинных…

Это было похоже на приступ ярости раненого животного: им просто хотелось напиться крови, увидеть смерть обидчика. Еще немного и они разбрелись бы на пьянки и грабежи. Восстание рассыпалось на глазах, но я не мог позволить этому случиться. Римляне пришли бы через день, и новое рабство было б нашим лучшим выходом. Поэтому, собрав всю волю, вложив в свой голос невероятную уверенность, которой не было, я стал командовать. Ты сюда, ты туда, проверь тот дом и доложи, встречаемся у выхода из города, держаться группами, грабежей не чинить – нет времени, ты и ты – отправляйтесь и следите за дорогой, если что, дайте сигнал. Эй, вы, ко мне – идите, найдите оружие и принесите его сюда. Все слышали? – ищите больше оружия!

Они послушались меня, Олимпия. Все, все. Не было даже намеков на возражения. Ни на лице, ни в словах, ни в позе не отразилось сомнение в том, что я имею право приказывать им. Наверно, это оттого, что, насытившись злобой, они не знали, что делать дальше. Они не знали, а Я ЗНАЛ. За месяцы, проведенные в школе гладиаторов, мной было продумано все до мелочей. До самых мелких подробностей. Что делать, когда и зачем.

Вот эти подробности и спасли нам жизнь.

Мы ушли в горы, и некоторое время скрывались там от римлян, маскируясь и постоянно перемещаясь. Вскоре слух о повстанцах донесся до плантаций и в города; к нам начали прибывать десятки и даже сотни рабов в день. Отовсюду. Мне кажется, нас ждали, ждали и надеялись, о нас мечтали. Просто кто-то когда-то должен был начать. Вот МЫ и НАЧАЛИ.

Тут и пригодись мои давние беседы с военачальниками всех мастей. Имея точное представление о том, какая должна быть армия, я организовал ее структуру, назначил командующих, выбрал строителей, наладил разведку. Лучшие и самые грамотные стали моими советниками и помощниками. Мы спланировали распорядок лагеря и создали подразделения по его охране. За несколько месяцев ежедневные тренировки, маневры и беседы по стратегии и тактике превратили ораву голодных рабов в свирепое и непобедимое войско. Мы создали армию! Хорошо вооруженную и обученную армию.

Когда римляне спохватились, было поздно. Они прислали шесть когорт на усмирение оборзевших рабов! Огромное войско. И став лагерем невдалеке, даже не выставили укрепления. Понимаешь, Олимпия, многовековая история научила их хорошо разбираться в рабах. В поведении последних, их мыслях, желаниях. Очень хорошо, не спорю. И вот эта самая история подсказала им, что строить заграждения, посылать разведку и, вообще, принимать повышенные меры предосторожности против рабов не имеет смысла. Это лишнее. Лишнее.

Они не учли одного: мы уже НЕ БЫЛИ РАБАМИ!

Так было выиграно первое сражение с непобедимой армией Великого Рима. Затем последовала вторая победа, третья. Люди поверили в счастливую судьбу и стали яростно за нее сражаться, в перерывах между битвами поддерживая воодушевление мелкими успехами. Мы двигались в сторону Сицилии. Много недель. Была договоренность с пиратами о том, что они нас переправят из опостылевшей Италии по родным странам. Все, чего нам хотелось – вернуться домой свободными людьми, и жить в покое и мире.

Хочется плакать, когда я думаю о том, как мы были близки к мечте. Всего пару дней и эта эпопея закончилась бы победой. Но пираты предали нас, уйдя в открытое море на наших глазах, и, оставив один на один со всей мощью Рима.

Сначала я думал, они испугались флота римлян. Потом мне сказали, что Красс, к тому же, купил их предательство. Заплатил сумму, которая чуть менее богатого аристократа десятки раз разорила бы, для того, чтобы мы не смогли покинуть полуостров.

Зачем? Зачем, Олимпия им нужно было так рисковать? Ведь теперь мы можем разбить их в сражении и тогда Риму конец! Шанс мал, о да, но он есть! Советники мне говорят, что это лишь политическая игра Красса. Только так он смог стать первым консулом. Не верю. Он не такой дурак и слишком большой патриот. Тем более что консулом его назначили намного раньше предательства пиратов. Он мог нам дать уйти. Мог, но не дал. Почему? Почему?

Потому, что Красс умен и понимает, что наша победа – это не просто успешное бегство из рабства. ЭТО ПРИМЕР! Пример того, что при желании и должной смелости можно совершить невозможное. Пример того, что Рим не такой уж непобедимый.

Красс понимает, что дай он нам уйти, как все рабы, воодушевленные этим, разрушат сами основы Римской цивилизации. Рухнет система. И не только сейчас. Будущие цивилизации в такой же зависимости. Пример – слишком грозное оружие против тех, кто хочет держать в повиновении народы.

Они рискуют, да. Несмотря на то, что собрали все силы империи против нас. Несмотря на то, что их поддерживают боги. Но им нужна победа, нужна так же сильно, как и нам. Ничуть не меньше. Красс это понимает.

Завтра битва. Пока мне, кажется, удалось воодушевить солдат, ведь перед нами только войска Красса. Остальные отстают, так что есть надежда… У нас нет надежды, Олимпия. Почти нет. Как только мы победим его, появится Помпей со свежими войсками и адмирал. Вторую такую победу нам вряд ли одержать.

Мне страшно. Да, Олимпия, мне страшно. Не за себя. За будущее людей. Наверно глупо, что я взял на себя такую ответственность, но… подняв восстание, я бросил вызов невозможному и волей-неволей стал ориентиром. Если завтра меня ждет смерть, сколь во многих глазах потухнет надежда?! А? И сколькие уста вяло произнесут «Ничто уже не изменить»?! Мне страшно, Олимпия. Мне очень страшно.

А знаешь, знаешь, если демон смерти предложит мне перед рекой забвенья вернуться в этот мир в другом обличье и прожить еще одну жизнь, уже по-настоящему… я, конечно, соглашусь, не буду глупцом. Но сделаю это со снисходительной улыбкой. Почему? Потому что все эти годы, копаясь в рудниках, сражаясь на арене, возглавляя рабов в справедливой войне, я жил. ЖИЛ, Олимпия, ПО-НАСТОЯЩЕМУ!

КАЖДОЕ

МГНОВЕНИЕ

СВОБОДНЫМ

ЧЕЛОВЕКОМ!



* * *

Иди ко мне.
Сюда, вот так. Да.
Тебе удобно?
Ты такая теплая…
Как я тебя люблю!
Ты… Да-да, вот так… вот так, девочка, продолжай…
Продолжай…
Тише…
Еще…
ПРОДОЛЖАЙ…

мужской психолог
Дмитрий Трефилов
Теги: художественное, монолог
Комментарии
mars
круто!
№1 | 28.01.2010
Чтобы добавить комментарий — войдите или зарегистрируйтесь.
Войти через:ВконтактеFacebook
наверх
вниз